Информация, оборудование, промышленность

К вопросу о диалектике II

К вопросу о диалектике II

Возьмём для примера понятие «наука». Материален или немате­риален этот феномен человеческой культуры? И материален, и нематериален. Да, развитие мировой науки представляет собой развитие определённой системы человеческих идей. В этом смыс­ле, в этом аспекте наука нематериальна, идеальна. Развиваясь по специфическим законам движения человеческих понятий, она резко отличается от отражаемого ей материального мира, который разви­вается по своим законам. Но в других смыслах, в других аспек­тахнаука вполне материальна. Прежде всего, её идеальная продук­ция всегда облачена в материальные формы языка, письменности, Фондов научных публикаций и т. п. Наука вооружена всевозможны­ми приборами, на создание которых работает целая отрасль мате­риального производства - научное приборостроение. Весь мир тех­ники представляет собой материализованную форму научных знаний о природе. Последнее показывает, что наука уже давным-давно явочным порядком обосновалась в экономическом базисе общества, ибо орудия труда составляют его первооснову.

В сущности, даже этого элементарного содержательного анализа! понятия «наука» в 30-50-х гг. XX в. было бы достаточно для того,чтобы предотвратить многолетние и бесплодные дискуссии о пре­вращении науки в непосредственную производительную силу общества.

Вместе с тем, формально-логическое оперирование сложными понятиями может быть вполне успешным. Важнейшим условием является чёткая фиксация одного из их возможных смыслов, который не должен меняться в процессе рассуждений. Это требование не столько в духе диалектики, сколько в духе закона тождества из традиционной формальной логики. Диалектика играет особенно важную роль в предварительном осмыслении сложных понятий, с которыми предстоит работать. Её новое слово по сравнению с формальной логикой заключается в понимании относительности (релятивности) смысла, содержаниятаких по­нятий. Выбор одного из противоположных смыслов при этом связывается с чёткой фиксацией того отношения, в которое мысленно ставится исследуемый предмет во взаимодействии с другими предметами.

Вновь вернёмся к понятию «наука». Если наука противопоставляется своему объекту - материальному миру, то её можно рассматривать как нематериальную область развития человеческих идей по, своим специфическим законам. Прежде всего - по законам логики и| эволюционной гносеологии. Но наука и сама вполне может быть предметом научного анализа. Логика, история науки, науковедение,: социология науки, наукометрия и т. д. - всё это примеры наук о науке (самосознания науки, рефлексии над наукой). И для наук о науке при этом на первый план выходит материальная воплощённость научных идей в формы языка, письменности, фондов научных! публикаций и т. п. Очевидно, например, что для историка науки; фонды научных публикаций, переписка учёных и другие документы, - самая настоящая чувственно данная, материальная объективная реальность. Даже если он пытается постигнуть логику развития на­учных идей, ему всё равно приходится работать в первую очередь с этими материальными формами движения идей.

Релятивность сложных понятий особенно очевидна в случае взаимодействия понятийной пары «объект познания» - «субъект по­знания». Так, объектом познания физики является объективный мир физической реальности - изначальный, первичный, существовавший за миллиарды лет до возникновения физики и существующий в нашевремя независимо от неё. Физическая отрасль естествознания в целом противостоит ему как общественный субъект познания, пы­тающийся движением своих понятий отразить динамику мира физи­ческой реальности. Но физика сама становится объектом познания для историков науки, логиков, науковедов и других учёных, которые пытаются понять объективную логику движения физических идей. При этом уже физика противостоит тому же науковедению как объ­ект субъекту. Науковедение стало оформляться лишь с 50-х гг, XX века, а физика к этому периоду уже прошла многовековой путь раз­вития опять же первично и независимо от него. Это так в силу уже одного того факта, что даже в эпоху Галилея и Ньютона на науки о науке не было и намёка (за исключением логики).

ОСОБО ПОДЧЕРКНЕМ, что диалектическая гибкость мышления при формально-логическом оперировании сложными, релятивными понятиями всецело определяется опытными знаниями человека о предмете своих рассуждений. Точнее говоря, не столько рассужде­ний, сколько размышлений перед тем, как пуститься в путь сложной логической дедукции. Если таких предварительных размышлений нет, то логическая дедукция становится одним из источников «смут­ного мышления», плодящего многословную путаницу понятий, за­блуждений, псевдопроблем и надуманных парадоксов.

В частности, в истории советизированного марксизма именно в силу этой причины был искусственно запутан, в общем-то, простой вопрос о статусе науки как непосредственной производительной си­лы общества. Большую часть специалистов сталинского призыва от­личало поверхностное знание сложного марксистского учения и плохое знание реальной науки и техники, ибо рекрутировались та­кие обществоведы чаще всего не из научно-инженерной среды. Ха­рактерно, что большая часть дискуссий на эту тему утратила смысл для поколения советских исследователей 70-80-х гг., значительная часть которых приходила в десталинизируемый отечественный мар­ксизм из науки и техники.

Вновь подчеркнём, что диалектическая гибкость мышления прямо зависит от опытных знаний человека о предмете своих рассуждений. Если таких знаний у людей нет, то их логические дедукции плодят «смутное мышление». Последствия, таким образом, те же, что и в случае ранних этапов познания новых объектов. Однако причины разные. Одно дело, когда в логическую дедукцию заводятся объек­тивно не сформировавшиесяпонятия. Именно это и характерно Аля ранних этапов познания, когда просто нет эмпирического базиса под строгие и чёткие понятия, Другое дело, когда логическая дедук­ция становится рассадником «смутного мышления» из-за негибко­сти исходных установок людей, из-за их упований на «авто-магизм» формальной логики, Зачастую понятия о сложном объ­екте при этом вполне сформировались и опытных знаний вполне хватает, чтобы правильно ориентироваться в понятиях. Мешает то­лько заформализованность мышления, большая или мень­шая склонность каждого из нас некритически культивиро­вать привычные группы понятий.

В частности, у тех же советских обществоведов 30-50-х гг. было всё необходимое для того, чтобы не плодить пустые дискуссии о науке как производительной силе общества. Им была хорошо из­вестна ранняя работа К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеоло­гия», где язык был чётко определён как материальное бытие иде­ального мышления. Не были для них секретом «Капитал» и подгото­вительные рукописи к нему, где К. Маркс чётко и не единожды оп­ределил орудия труда как материальную форму научных знаний. Всё дело было в том, что в 30-х гг. в отечественном марксизме востор­жествовала его сталинская версия дико вульгаризованная, само­довольная, нетворческая и агрессивная. Критиковать примитивный набор её догм и понятий в 30-50-х гг, было практически невозмож­но, зачастую - просто опасно для жизни. В таких условиях быстро сложился искусственно ограниченный набор понятий, который стал привычным в формальных теоретизированиях советских общество­ведов.

Давно и правильно замечено: если силлогистическая дедукция выдаёт интеллектуальный брак, то это значит, что нужны новые по­нятия. На ранних этапах познания их ещё надо выработать. На зрелых этапах их надо искать за пределами тех групп понятий, с которыми привычно работается. Поэтому Гегель был в значи­тельной (хотя и не в полной) мере прав, связывая диалектическую гибкость мышления с познанием теоретическим, т. е. с познанием в условиях достаточно развитого понятийного аппарата.